Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

— А ты для них кто? Может, приказ штаба им покажешь? Так ведь и его нет, приказа. По такому поводу, сам знаешь, бумаги не пишутся.

— Зачем приказ? Я им речь скажу!

— И всю Вятку на бунт подымешь?

— Это Гузаков может!

Смех, дружеские подначки, шутки — без этого они не могут. Молодежь!

— Ну, будет, друзья, мы опять отвлеклись, — призвал их к порядку Кадомцев. — Слушай задачу для каждого. Завтра же начнем подготовку. Режим внешней охраны — Локоцков. Режим внутренней охраны — Новоселов. Система сигнализации — Гузаков. Вербовку служащих банка и сейфы беру на себя. Связь с местным партийным комитетом, подготовку запасных квартир и приобретение транспорта — тоже. Предупреждаю: пока только разведка и изучение. Никаких импровизаций. Результаты каждого дня обсуждаем здесь.

Начались томительные дни подготовки.

Со временем боевики изучили все: когда и в каком числе заступает на пост внешняя охрана, когда сменяется, кто делает развод, как выглядит каждый, как ведет себя на посту днем, ночью, в метель, мороз. После детального обсуждения пришли к выводу, что обезвредить внешнюю охрану большого труда не составит.

— А может, и не трогать их совсем? — подал интересную мысль Михаил Гузаков. — Пусть стоят себе у парадного, а мы тем временем…

С большими предосторожностями изучили двор, запасные выходы, состояние окон. С помощью подкупленного банковского служащего вычертили подробную схему здания со всеми его кабинетами, коридорами, хранилищами, местами расположения стражи. Наметили несколько мест для обрезки телефонного кабеля и электрических проводов. Приобрели хорошую быструю лошадь со всей упряжью и санями. Тщательно продумали пути отхода по улицам города.

— Так куда все-таки будем отходить? На станцию? На квартиры?

Этот вопрос волновал всех.

— Вокзал оцепят прежде всего, — вслух рассуждал Михаил. — Соваться туда даже при благоприятном исходе нападения — большая глупость: сквозь сито просеют, а возьмут.

— А если паровоз захватить? — подключился Новоселов. — Сделать это проще простого: вскочил, «папироски» к бою — и вперед!

— До первого разъезда?

— А что предлагаете вы?

Об этом думали, ведя наблюдение, об этом спорили по вечерам, грудясь к столу и терзая и без того уже истрепанную карту города Вятки. Иван слушал, покусывал кончики светлых усов и молчал. Возможно, у него были на этот счет свои соображения, возможно, тоже пока раздумывал. Придет время, скажет сам: он командир.

Когда все, казалось, было готово к операции, в банке не стало денег. Чтобы не терять времени зря, Иван решил проверить пути отхода вплоть до Златоуста. Вместе с ним уехали Ольга и Новоселов. Оставшиеся, выполняя указание Кадомцева, выходили теперь на наблюдение по ночам. Значит, операция назначена, на ночное время, заключил Гузаков, подолгу просиживая над расписанием движения поездов через Вятку. И невольно ежился: неужели Иван решился? На вокзал — с оружием и деньгами? Или это всего лишь вариант?

Через неделю вернулся Иван. Вошел, глядит то на одного, то на другого, а в глазах — тревога. Тревога командира мгновенно передалась и остальным.

— Что случилось, Иван? Говори, не томи!

— Не будет вятских миллионов, ребята.

— Как так не будет? Почему? — обступили его товарищи.

— Пока мы были в отъезде, в моей квартире полиция произвела обыск. За мной следят.

— Что предлагаешь?

Боевики озадаченно переглянулись.

— На первое — отправить в Уфу Ольгу. Она доберется, не волнуйтесь. И даст нам знать, что решит Эразм. Тот уже дома.

— А нам что же — сидеть и ждать? — разочарованно оглядел друзей Гузаков. — Иван теперь будет жить с нами, но и это не дело…

— Что предлагаешь, Михаил?

— Отправить в Уфу и Ольгу, и тебя. Раз за тобой началась охота, нам ты здесь не помощник. А операцию проведем без тебя. Вот сейчас обсудим и решим. Верно, товарищи?

Товарищи подавленно молчали. Как неожиданно все перевернулось! Так хорошо началось и так нежданно-негаданно рухнуло!..

— Нет, без Ивана нам такое дело не осилить, — горько вздохнул Федя Новоселов.

— Согласен, — тихо отозвался Локоцков.

— Почему? — Гузакову вспомнилось недавнее выступление на совете дружины Петра Литвинцева, и теперь опять он был полностью на его стороне. — Почему? — повторил он еще решительнее. — Операция подготовлена с участием и под руководством Ивана, каждая группа превосходно знает свою задачу, чего же еще? Нет командира? Выберем. Или ты, Иван, назначь сам.

Кадомцев мучился сомнениями.

— Дело не во мне и не в вас, Михаил…

— А в чем?

— Одни, без связей, вы ничего не сделаете.

— Так дай нам эти связи, сведи с нужными людьми и уезжай.

— К сожалению, не могу… не имею права…

— Почему, тысяцкий?

— Потому что это связи Боевого центра. Нам была обещана помощь военных из здешнего гарнизона. Без меня они на это не пойдут.

— Ну, тогда решай сам…

В тот же день Ольга уехала в Уфу. А вскоре оттуда пришел приказ: «Операция отменяется, всем возвращаться».

Из Вятки выбирались по одному. Чтобы не рисковать всем, бомбы сложили в один чемодан, маузеры — в другой. И тем, и другим очень дорожили и дарить их вятским городовым не думали: пригодятся еще не раз!

Чемодан с бомбами достался Гузакову. Попадешься с таким грузом в руки полиции — считай, что столыпинский галстук тебе обеспечен. Значит, ухо нужно держать востро! Дышать — в полдыха, спать — вполглаза. А лучше вообще не спать.

Он уезжал последним. Тщательно проверился в городе, нанял извозчика, на вокзале проверился еще раз. Не заметив ничего подозрительного, сел в вагон, забрался на свою верхнюю полку и, положив голову на чемодан с бомбами, стал изучать влажные натеки на потолке. Этим невеселым делом он занимался до самой Перми. Здесь он пересел на екатеринбургский поезд и, чтобы не уснуть, продолжил свое не очень увлекательное занятие, правда, теперь на потолке другого вагона.

Перед самым Екатеринбургом с ним приключилась беда — он уснул. Так неожиданно, так глубоко и крепко, что не услышал ни остановки поезда, ни сонного голоса проводника, приглашавшего пассажиров покинуть вагон, ни того, как загоняли поезд в тупик. На верхней полке в полупустом и полутемном вагоне его никто не заметил и не разбудил. А в это время на оцепленном вокзале шла облава на какого-то очень важного революционера. Возможно, как раз на него. Так одна беда неожиданно уберегла его от другой еще большей беды.

За Челябинском начались свои, родные места. Теперь приходилось особенно остерегаться, потому что здесь его знали как нигде. А быть узнанным, когда тебя разыскивает полиция, к тому же обещающая за твою голову десять тысяч, ему совсем не хотелось.

Глава двадцать первая

«1907 года, февраля 4 дня я, Отдельного корпуса жандармов полковник Яковлев, принимая во внимание имеющиеся в Уфимском губернском жандармском управлении сведения о личности крестьянина Петра Никифорова Литвинцева, на основании статьи 21 Положения о государственной охране, высочайше утвержденного 14 августа 1881 г., п о с т а н о в и л: крестьянина Петра Никифорова Литвинцева впредь до разъяснения обстоятельств настоящего дела содержать под стражею в уфимской губернской тюрьме, о чем ему и объявить; копию с сего постановления препроводить смотрителю названной тюрьмы и господину прокурору Уфимского окружного суда…»

Петр прочел этот косноязычный жандармский документ, повертел в руках длинную хрустящую бумагу и, вернув, полицейскому чиновнику, простовато улыбнулся:

— И вроде бы про меня, и в то же время не про меня. И впрямь — какие сведения могут быть обо мне у вашего начальства, когда я только-только в Уфу приехал? Что это за бумага?

— Это постановление его высокоблагородия полковника Яковлева о твоем аресте и содержании под стражей. Видишь, написано: «…о чем ему и объявить». Вот, значит, и объявляю. Распишись…

— А это еще для чего?

— Для того, чтобы видно было, что данное постановление тебе объявлено.

— Только-то?

— Да, только. Вот перо, пиши: «Настоящее постановление мне объявлено». Число… Подпись… Так… Ну, вот и хорошо!

— Хорошо ли… невинных людей на улице хватать?

— Окажется, что действительно не виновен, выпустят.

— Это когда же окажется?

— Когда разберутся, надо полагать.

— Побыстрей бы, ваше благородие, не за тем ведь приехал!

— Ну, меня это не касается. Жди…

Точно такие же постановления были зачитаны и остальным арестантам — Игнатию Мыльникову, Василию Сторожеву, Ивану Ильину, Владимиру Трясоногову, Тимофею Шаширину, Николаю Беллонину. Поворчав на самоуправство полиции, все расписались, кроме одного Ильина: он был неграмотен.